На днях Объединенный переходный кабинет признали «террористической организацией» в Беларуси. В то время как такие новости уже перестают удивлять или даже интересовать большинство беларусов, новый «словарь» становится нормой. В чем опасность такой подмены понятий? В колонке для «Зеркала» рассуждает политолог, директорка Центра новых идей Леся Рудник.
Леся Рудник
Политолог, директорка Центра новых идей
В Швеции получила две магистерские степени — по политологии и журналистике, а сейчас готовится к защите докторской диссертации, в рамках которой исследует влияние технологий на протесты в авторитарных странах. Обладательница награды «Европеец года». Родилась и выросла в Гродно.
«В террористическом списке Евросоюза — 15 человек и 22 террористические группы и организации»
Признания экстремистами и террористами уже плотно закрепились как один из инструментов репрессий властей против граждан после 2020-го. Сегодня в списке «террористов» из 1417 человек — 610 беларусов, это почти в два раза больше, чем в конце 2023-го, а в 2020-м беларусов в нем не было совсем.
При этом практика внесение в списки террористов в нашей стране выбивается из международных. Например, согласно законодательству ЕС, «террористическими преступлениями считаются деяния, совершаемые с целью:
- серьезного запугивания населения;
- необоснованного принуждения правительства или международной организации к совершению какого-либо действия или воздержанию от его совершения;
- серьезной дестабилизации или разрушения основных политических, конституционных, экономических или социальных структур страны или международной организации».
Казалось бы, формулировки достаточно близки к беларусским. Однако ключевая разница — в их своевольном применении и интерпретации действий как террористических.
Так, в террористическом списке Евросоюза — 15 человек и 22 террористические группы и организации, среди которых, например, ИГИЛ, ХАМАС, «Аль-Каида». Это организации, берущие на себя ответственность за теракты, во время которых массово страдают и гибнут люди.
В Беларуси же всего в списке 403 организации, «причастные к террористической деятельности». Из которых пять — оппозиционных к действующей власти организаций. Например, редакция телеграм-канала NEXTA, которую власти считают организатором протестов, объединения бывших силовиков BYPOL и BELPOL, добровольцы из полка Кастуся Калиновского, которые воюют в составе ВСУ против России. А теперь еще и Объединенный переходный кабинет.
Правда, важно отметить, что манипуляция понятиями «терроризм» и «экстремизм» — это не беларусское изобретение. В современных автократиях это достаточно частая практика. При этом автократы часто прибегают к аргументам о законности той или иной одиозной политики, стараясь тем самым не сильно портить свой имидж на международной арене.
Так, после попытки переворота в 2016-м в Турции по инициативе Реджепа Эрдогана начались расследования по террористическим статьям в отношении более двух миллионов человек. В Египте такая же практика применялась с 2015 года и продолжает применяться до сих пор.
В России в списки террористов вписывали покойного оппозиционного политика Алексея Навального, члена Координационного совета российской оппозиции шахматиста Гарри Каспарова и многих других оппозиционеров.
Для чего это власти?
Первое. Узаконивание репрессий. Можно задаться вопросом, зачем их легализовывать, если люди и так понимают, что можно, а что запрещено?
На деле легализация репрессий несет за собой два основных мотива. Во-первых, помогает правящим элитам объяснять необходимость траты рабочих ресурсов системы на такой формат репрессий. Также остается напоминанием о цене, которую могут заплатить потенциально взбунтовавшиеся элиты. Во-вторых, такая практика помогает доводить до внешних акторов, что «в нашей стране всё по законам, просто по нашим».
Казалось бы, в цивилизованном мире всё равно понимают, что те 610 беларусов в списке террористов на самом деле ими не являются. В реальности ситуация сложнее. Пока режим Лукашенко может оперировать аргументом законности (то есть пока он контролирует власть), внешние акторы не всегда готовы вступать в споры.
Например, получить международные визы беларусским «террористам» сегодня стоит долгих диалогов и объяснений в западных посольствах. Не говоря о рисках экстрадиции из определенных стран.
В похожих автократиях законам, которые могут казаться абсурдными, вынуждены подчиняться и корпорации. Как пример, несмотря на абсурдность «закона о фейках» в России, международные бигтех-платформы нередко удаляют «нежелательный» контент по запросу Роскомнадзора.
Второе. Понятный механизм маркировки диссидентов. Одна строчка в списках КГБ ставит цифровую «желтую метку» на тех, кто не вписался в рамки, заданные системой. Для беларусских властей признание граждан террористами превратилось в настоящую стигматизацию, создание единого вражеского образа. Узнавать «врага в лицо» стало проще. Хотя законодательно понятие «террорист» и не изменилось, оно приобрело новую политическую интерпретацию. Беларусам карандашиком нарисовали новые грани (не)допустимого: от кого отписаться в соцсетях, кому не отправлять донат, в какой чат-бот не сбрасывать информацию, какое видео смотреть только с VPN.
Третье. Мобилизация сторонников. В любой автократии одними репрессиями для долгосрочного сохранения власти не обойтись. Поэтому власти мобилизируют сторонников и работают над расширением электората. Подмена понятий, манипуляция общественным мнением служит элитам как один из таких механизмов для укрепления их положения.
Новый «словарь пост-2020-го» может казаться нам простой игрой слов. Все эту игру понимают и знают: разгадка в том, что настоящих «террористов» в Беларуси нет. Но такая подмена понятий может иметь конкретные последствия.
Метка «террористов» не только влияет на того, на ком она стоит, но и напоминает окружению об опасности контактов с этим человеком. Возможности для коммуникации и деятельности признанных «террористами» внутри страны будут еще уже из-за естественного страха.
Четвертое. Усиление разрыва. Пропаганда, частью которой уже стали беларусские списки «террористов», работает на обработку умов. Каждый раз, когда говорим даже в шутку «беглые», «террористы» и «экстремисты», мы нормализуем смысл, который в него закладывали пропагандисты. Сначала возмущаемся, что нас признают экстремистами или террористами. Затем перестаем ставить кавычки в слове «террорист». А потом и вовсе шутим: «Мы все тут террористы и экстремисты». Это, конечно, усиливает идентичность внутри группы «террористов», но не создает общественно полезный нарратив.
Стигма «террористов» и «экстремистов» — еще один способ властей усилить разрыв между активной частью тех, кто находится в стране, и теми, кто вынужден уехать или вовсе сидит в тюрьмах.
«Этот процесс не может длиться бесконечно»
Пока сложно представить, как можно влиять на количество признанных экстремистами или террористами до смены режима. Что можно сделать, так это воздержаться от риторики, которая еще больше перестраивает координаты нормальности.
Очевидно, что чем дольше общество будет жить в условиях, когда ежедневные репрессии становятся нормальностью, тем сложнее будет возвращать смелость и активность в него и избавлять беларусов от самоцензуры.
А как дальнейшая «терроризация и экстремизация» страны может отразиться за самой власти? Логика поведения жестких авторитарных режимов предполагает постоянный поиск врагов, внутренних и внешних угроз. Это требует закачивания средств и инноваций в силовые структуры за счет сокращения других статей бюджета.
Кроме того, если одной из задач властей становится налаживание диалога с Западом, то продолжение перенастройки координат и политическая манипуляция понятиями «терроризм» или «экстремизм» также не дает бонусов. Поэтому этот процесс не может длиться бесконечно. В стране просто не останется «нормальных» людей.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
